Сюжет, достойный Дюмасова пера
Sep. 4th, 2009 12:27 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
curiosus002 (Почерпнуто из мемуаров дюка де Сен-Симона)
<Ваттвиль> был младшим сыном в семье. Вступив в картезианский орден, он, вскоре после пострига, был рукоположен в священники. Его живой, свободный и подвижный дух тотчас же стал тяготиться принятым на себя игом. Он чувствовал, что не способен долее переносить строгий надзор, и стал помышлять о бегстве. Ему удалось добыть мирское платье, деньги и пистолеты; лошадь ждала его неподалеку от монастыря. Все это однако не удалось сохранить в полной тайне, приор что-то заподозрил и пошел, со своим ключом, обыскать его келью. По пути он наткнулся на Ваттвиля, уже переодетого, когда тот стоял наверху лестницы, приставленной к монастырской стене, готовый спрыгнуть на другую сторону. Приор начал кричать, Ваттвиль, недолго думая, выстрелом из пистолета убил его, и бежал.
Два или три дня спустя он остановился пообедать в грязном трактире, одиноко стоявшем в поле, поскольку избегал людных мест. Слезши с коня, он спросил у хозяина, нет ли чего съестного. «Баранья ножка и каплун» - отвечал тот. «Отлично, - говорит мой расстрига, - зажарьте-ка их мне». Хозяин возразил было, что этого много даже на двоих, а не то что ему одному. Монах, однако ж рассердился, и сказал, что раз он платит, то за свои деньги может иметь столько, сколько захочет. К тому же, аппетит у него достаточно хорош, чтобы съесть все. Хозяин не посмел перечить, и принялся за дело.
Когда жаркое было почти готово, явился другой всадник, тоже одинокий, намеревавшийся пообедать в этом трактире. Он спросил, готовится ли для кого-то из остановившихся в трактире жаркое, которое он видит на вертеле, и на сколько человек, и был удивлен, услышав, что на одного. Он предложил заплатить за то, чтобы съесть свою долю, и был удивлен еще более, когда трактирщик уверил его, что тот, кто это жаркое заказал, судя по его виду, едва ли согласится на это.
Тогда путник поднялся в комнату, где находился Ваттвиль, и вежливо обратившись к нему, просил, не будет ли он столь любезен, чтобы уступить за деньги часть своего обеда, поскольку в трактире нет никакой другой еды. Ваттвиль отказал. Разговор становился все более и более накаленным, когда наконец монах не решился поступить с путником также, как со своим приором — выстрелил в него из пистолета и убил. После он спокойно спустился вниз, заставил до смерти перепуганного трактирщика и прислугу накрыть себе на стол, обглодал до костей баранью ножку и каплуна, расплатился, сел на коня и уехал.
Не зная, куда податься, он отправился в Турцию, был обрезан, надел на голову чалму, и вступил в армию. Ренегатство сделало его известным; благодаря уму и храбрости он скоро отличился, затем стал пашой и доверенным лицом в Морее, где в то время турки воевали против венецианцев. Ему удалось захватить важные местности, и он настолько утвердился в мнении турок, что стал подумывать о том, как бы ему избавиться от положения, которое, как он чувствовал, было ему в тягость.
Он нашел способ связаться с главнокомандующим войсками Венецианской республики и заключил с ним сделку. Он обещал передать важные укрепления и выдать сведения о силах турок, при условии, что ему будет обеспечено, от имени Папы, прощение всех им содеянных злодейств, убийства, отречение от веры; надежное обеспечение от преследований картезианцев; чтобы от него не требовалось вступить в какой-либо другой орден; полное восстановление прав, как если бы он никогда не произносил обетов отречения от мира, а также права священнического служения и какие-нибудь бенефиции, с полной властью распоряжаться ими. Венецианцы, взвесив все, сочли, предложение слишком выгодным, чтобы дорожиться, и Папа подумал, что помогать христианам против турок — вполне соответствует интересам Церкви, и потому охотно согласился на все требования паши. Когда тот удостоверился, что все готово, и прощение по всей форме находится в руках главнокомандующего, он принялся за дело и исполнил наилучшим образом все, что обещал венецианцам. Тотчас после этого он направился в их лагерь, оттуда - на один из их кораблей, который доставил его в Италию.
Он прибыл в Рим, Папа принял его хорошо, и он, совершенно обнадеженный, вернулся во Франш-Конте, к своей семье, где развлекался, дразня картезианцев. События, столь необычайные, сделали его известным во время первого завоевания Франш-Конте. В нем признали человека действия и искусного интригана; он сносился напрямую с королевой-матерью и министрами, и сослужил хорошую службу во время второго завоевания этой провинции. Он принес много пользы, но отнюдь не бескорыстно: он потребовал архиепископства Безансонского, и действительно, был наречен в архиепископы. Папа никак не мог решиться дать ему буллу – он указывал на убийства, ренегатство, обрезание; король признал справедливость доводов Папы и капитулировал, вместе с аббатом Ваттвилем, который удовлетворился аббатством де Бом, вторым по значению во Франш-Конте, еще одним, очень хорошим в Пикардии, а также несколькими другими приобретениями. Он жил с тех пор в своем аббатстве де Бом, частью в своих имениях, иногда в Безансоне, редко в Париже и при дворе, где всегда принимали его с почетом.
Всегда у него было много дорогих экипажей, прекрасная псовая охота, роскошный стол и веселая компания. Он отнюдь не избегал и женского общества, и жил не только большим барином, которого все почитали и боялись, но на старый лад, самовластно распоряжаясь в своих землях и тираня соседей. Интенданты перед ним гнулись и, по прямому распоряжению двора, предоставили ему полную свободу распоряжаться по своей воле, не решаясь перечить ему ни в чем, ни в поборах, которыми он обременял своих подданных, сообразуясь лишь со своими прихотями, ни в неистовствах, которые совершал он часто. С такими нравами и наружностью, внушавшей окружающим страх и почтение, он развлекался иногда тем, что посещал картезианцев, чтобы поиздеваться над ними, напоминая, что и он когда-то носил их рясу.
Он играл очень хорошо в ломбер, и так часто выигрывал кодиль, что к нему пристало прозвище «аббат Кодиль».
Он дожил таким образом, всегда в той же разнузданности, и с тою же важностью, почти до девяноста лет.
<Ваттвиль> был младшим сыном в семье. Вступив в картезианский орден, он, вскоре после пострига, был рукоположен в священники. Его живой, свободный и подвижный дух тотчас же стал тяготиться принятым на себя игом. Он чувствовал, что не способен долее переносить строгий надзор, и стал помышлять о бегстве. Ему удалось добыть мирское платье, деньги и пистолеты; лошадь ждала его неподалеку от монастыря. Все это однако не удалось сохранить в полной тайне, приор что-то заподозрил и пошел, со своим ключом, обыскать его келью. По пути он наткнулся на Ваттвиля, уже переодетого, когда тот стоял наверху лестницы, приставленной к монастырской стене, готовый спрыгнуть на другую сторону. Приор начал кричать, Ваттвиль, недолго думая, выстрелом из пистолета убил его, и бежал.
Два или три дня спустя он остановился пообедать в грязном трактире, одиноко стоявшем в поле, поскольку избегал людных мест. Слезши с коня, он спросил у хозяина, нет ли чего съестного. «Баранья ножка и каплун» - отвечал тот. «Отлично, - говорит мой расстрига, - зажарьте-ка их мне». Хозяин возразил было, что этого много даже на двоих, а не то что ему одному. Монах, однако ж рассердился, и сказал, что раз он платит, то за свои деньги может иметь столько, сколько захочет. К тому же, аппетит у него достаточно хорош, чтобы съесть все. Хозяин не посмел перечить, и принялся за дело.
Когда жаркое было почти готово, явился другой всадник, тоже одинокий, намеревавшийся пообедать в этом трактире. Он спросил, готовится ли для кого-то из остановившихся в трактире жаркое, которое он видит на вертеле, и на сколько человек, и был удивлен, услышав, что на одного. Он предложил заплатить за то, чтобы съесть свою долю, и был удивлен еще более, когда трактирщик уверил его, что тот, кто это жаркое заказал, судя по его виду, едва ли согласится на это.
Тогда путник поднялся в комнату, где находился Ваттвиль, и вежливо обратившись к нему, просил, не будет ли он столь любезен, чтобы уступить за деньги часть своего обеда, поскольку в трактире нет никакой другой еды. Ваттвиль отказал. Разговор становился все более и более накаленным, когда наконец монах не решился поступить с путником также, как со своим приором — выстрелил в него из пистолета и убил. После он спокойно спустился вниз, заставил до смерти перепуганного трактирщика и прислугу накрыть себе на стол, обглодал до костей баранью ножку и каплуна, расплатился, сел на коня и уехал.
Не зная, куда податься, он отправился в Турцию, был обрезан, надел на голову чалму, и вступил в армию. Ренегатство сделало его известным; благодаря уму и храбрости он скоро отличился, затем стал пашой и доверенным лицом в Морее, где в то время турки воевали против венецианцев. Ему удалось захватить важные местности, и он настолько утвердился в мнении турок, что стал подумывать о том, как бы ему избавиться от положения, которое, как он чувствовал, было ему в тягость.
Он нашел способ связаться с главнокомандующим войсками Венецианской республики и заключил с ним сделку. Он обещал передать важные укрепления и выдать сведения о силах турок, при условии, что ему будет обеспечено, от имени Папы, прощение всех им содеянных злодейств, убийства, отречение от веры; надежное обеспечение от преследований картезианцев; чтобы от него не требовалось вступить в какой-либо другой орден; полное восстановление прав, как если бы он никогда не произносил обетов отречения от мира, а также права священнического служения и какие-нибудь бенефиции, с полной властью распоряжаться ими. Венецианцы, взвесив все, сочли, предложение слишком выгодным, чтобы дорожиться, и Папа подумал, что помогать христианам против турок — вполне соответствует интересам Церкви, и потому охотно согласился на все требования паши. Когда тот удостоверился, что все готово, и прощение по всей форме находится в руках главнокомандующего, он принялся за дело и исполнил наилучшим образом все, что обещал венецианцам. Тотчас после этого он направился в их лагерь, оттуда - на один из их кораблей, который доставил его в Италию.
Он прибыл в Рим, Папа принял его хорошо, и он, совершенно обнадеженный, вернулся во Франш-Конте, к своей семье, где развлекался, дразня картезианцев. События, столь необычайные, сделали его известным во время первого завоевания Франш-Конте. В нем признали человека действия и искусного интригана; он сносился напрямую с королевой-матерью и министрами, и сослужил хорошую службу во время второго завоевания этой провинции. Он принес много пользы, но отнюдь не бескорыстно: он потребовал архиепископства Безансонского, и действительно, был наречен в архиепископы. Папа никак не мог решиться дать ему буллу – он указывал на убийства, ренегатство, обрезание; король признал справедливость доводов Папы и капитулировал, вместе с аббатом Ваттвилем, который удовлетворился аббатством де Бом, вторым по значению во Франш-Конте, еще одним, очень хорошим в Пикардии, а также несколькими другими приобретениями. Он жил с тех пор в своем аббатстве де Бом, частью в своих имениях, иногда в Безансоне, редко в Париже и при дворе, где всегда принимали его с почетом.
Всегда у него было много дорогих экипажей, прекрасная псовая охота, роскошный стол и веселая компания. Он отнюдь не избегал и женского общества, и жил не только большим барином, которого все почитали и боялись, но на старый лад, самовластно распоряжаясь в своих землях и тираня соседей. Интенданты перед ним гнулись и, по прямому распоряжению двора, предоставили ему полную свободу распоряжаться по своей воле, не решаясь перечить ему ни в чем, ни в поборах, которыми он обременял своих подданных, сообразуясь лишь со своими прихотями, ни в неистовствах, которые совершал он часто. С такими нравами и наружностью, внушавшей окружающим страх и почтение, он развлекался иногда тем, что посещал картезианцев, чтобы поиздеваться над ними, напоминая, что и он когда-то носил их рясу.
Он играл очень хорошо в ломбер, и так часто выигрывал кодиль, что к нему пристало прозвище «аббат Кодиль».
Он дожил таким образом, всегда в той же разнузданности, и с тою же важностью, почти до девяноста лет.
